Новый год, 2 января, вечер. Иду на отпевание усопшего. А сам думаю, а туда ли я иду? Адрес специально на бумажку не записал, понадеялся, что запомню. Номера телефона тоже нет, подтвердить вызов мне никто не сможет. Так что приходится полагаться только на память, ну и на интуицию, разумеется. Пятый этаж, ни на входе в подъезд, ни возле квартиры никаких свидетельств о присутствии покойника.
Хотя сейчас это обычное дело. Боятся люди разных неожиданностей. Мне знакомый батюшка рассказывал: у них в городке люди не стали заносить домой крышку от гроба и оставили её на ночь у входа в подъезд. А какие-то шутники решили позабавиться и утащили эту крышку. Утром хватились, а крышки нет. Что делать, где искать? Хоть плач. И тут звонок: это не вашу крышку несут наши факелоносцы? У них возле дороги ещё в советские годы поставили несколько таких привычных всем нам фигур. Как обычно, тётка с веслом, кто-то там с ядром, и бегущие факелоносцы. Несколько бегунов, все вместе, несущие один на всех горящий факел. Тётка с веслом и метатель ядра уже рассыпались и исчезли со своих постаментов, а бегуны всё ещё бегут. Вот туда, к факелоносцам эти клоуны и затащили крышку от гроба.
Когда несчастные плакали и снимали крышку, вокруг памятника стояли и смеялись какие-то люди.
Прежде чем позвонить в дверь, прислушался, а вдруг я ошибся?
Представьте себе картинку: вы весело, ничего не подозревая, отмечаете праздник “Новый год”, а к вам вваливается батюшка в чёрной одежде и при этом совершенно трезвый: “Это у вас тут покойник?”
Легко с ума можно сойти, да ещё при нашей всеобщей мнительности и суеверии.
Помню, это ещё в годы моей юности к нам в военный городок привезли из Афгана “Груз 200″, причём перед самым Новым годом.
У нас тогда молодой офицер погиб, снайпер застрелил. И непонятно: то ли случайно он высунулся, то ли из-за того письма, что про жену из дому получил. Причём, не знаю уж по чьей вине, но родителей о том, что сын погиб и его домой везут, заранее не предупредили.
Те готовятся праздник праздновать, стол накрыли, шампанское охлаждаться поставили. Слышат им в дверь звонят, думали, соседи поздравлять пришли. Открывают, а за дверями такая беда… Вот ведь как в жизни бывает…
Прислушался, действительно за дверью поют, громкие радостные голоса. Точно ошибся. А что делать? Другого адреса у меня всё равно нет. Может рискнуть? Спрашивать ничего не буду, а только поздравлю народ, словно я “дед Мороз”, и скажу: “Ой, простите люди добрые, ошибся”, – а дальше стану действовать по обстановке.
Звоню, открывают. Смотрю: из кухни в коридор тянется длинный стол, за столом человек пятнадцать, все выпившие и довольные. Сразу видно, времени зря не теряют. Я выпаливаю заготовленную тираду, а мне в ответ под общий восторг:
– Нет-нет, – не ошибся! Помогают раздеться и, протиснувшись между столом и стенкой, я иду в зал.
Вхожу, действительно, в большой комнате в полнейшем одиночестве стоит на столе гроб, и в нём тело пожилого мужчины.
Это дед и отец тем, кто в это время пьёт и веселится за дверью. Приглашаю народ помолиться, думаю: сейчас все встанут и пойдут, – но не тут-то было!
Никто даже не шелохнулся и уж тем более не стал вставать. Только как-то все поскучнели и враз замолчали. Веселье оборвалось, наступило тягостное молчание, и это на Новый-то год!
И я почувствовал себя тем крокодилом, из детского стишка, который у детей солнышко отобрал.
Родственники стали переглядываться между собой и о чём-то шептаться. А потом ко мне подошёл молодой мужчина, ростом выше меня на голову с большими и без сомнения сильными руками. Он вежливо, но крепко обнял меня за плечи и попросил пройти с ним в другую комнату. Мы сели на диван, и тогда он спросил:
– Батюшка, сколько тебе надо?
Я его сперва не понял, но потом сообразил. Вопрос о пожертвовании за исполняемую требу всегда для меня неприятен, хотя служу уже давно. Как и во сколько можно оценить молитву? Для меня это всегда остаётся загадкой.
Потому никогда не назначаю плату, а принимаю пожертвование, – и только в том случае, если меня об этом спрашивают. Как правило, все требы оформляются за свечным ящиком и не мною, но эти люди телефонным звонком вызвали священника на дом и заранее в церковь не приходили, – оно и понятно – Новый год. Я сказал об обычной сумме пожертвования, принятого у нас в храме. Мужчина, видимо, сын усопшего, достал внушительную пачку крупных купюр и отсчитал деньги:
– Батюшка, вот здесь в два раза больше. И у меня к тебе просьба: – ты уж сам там чего придумай, только, пожалуйста, иди отсюда, не порти нам праздник…
Я шёл по улице и не знал, что мне делать, плакать или смеяться?
Жалко было умершего старика. Ещё не закопали, а уже забыли. Если ты не нужен даже самым близким тебе людям, то кому ты вообще нужен? Закопают, как старую ветошь, и забудут. Никто за тебя никогда не помолится...
Хотя кого здесь винить? Скорее всего, сам и виноват: растил, одевал, учил детей и думал, наверное, что это самое главное. А этого мало, человек ведь не поросёнок. Ведь это же самое основное: из человека вырастить человека, а не едока. Человек, кем бы он ни был, и чем бы он не занимался, всегда будет человеком, а едок, каких бы он жизненных высот не достиг, так никогда и не поднимется выше уровня едока.
(Рассказ священника Александра Дьяченко из книги «Плачущий ангел»)
Journal information