"который привлекается к выполнению общественной, но несложной работы, пройдоха и плут";
"человек, слоняющийся без дела без цели или с целью что либо украсть или кого либо обмануть";
"у него нет своего мнения, он делает всё, что ему говорят, только – за боюсь".
Шнырь прекрасно разбирается в людях, и часто, у менее развитых, жадных и завистливых людей, может создавать впечатление профессионала в той или иной области. Шнырь смотрел в окно на нежданный снег и ни о чём не думал, по причине глубочайшей мелкости и не развитости. Со стороны казалось, что Шнырь занят умственным процессом и разработкой очень ёмкой и важной задачи, которая подвластна именно одному ему, из всей той группы шнырей, которые крутились вокруг него, заходили, уходили, оставались, ждали указаний и сильно злили своей беззаботностью, не подающего виду Шныря.
Зачастую, этот внешний образ Шныря, другие, рангом меньшие шныри, воспринимали как: вершину, выдержку, спокойствие, уравновешенность, глубокость, опытность, стойкость и порою даже отвага. Им было невдомёк, что Шнырю, просто некуда наполняться, он такой же мелкий, как и все они, даже мельче многих, столько же места в памяти, не большее ни меньше. Как ни странно, но и сам Шнырь этого не понимал, не предполагал и ни разу не возникало обстоятельств, которые бы его сподвигли подумать или поразмышлять об этом.
Более того, он имел особое мнение о своей избранной натуре, гармонично находящейся в данной иерархии. Шнырь, приписывал всю заслугу своего уютного пребывания в данной структуре и статусе , сугубо свои личным и редким деловым качествам, которые, как он не безосновательно считал, именно сам лично и развил упорным трудом, самоорганизацией и изворотливостью.
Другие иерархии, Шнырю были попросту не ведомы. Он догадывался и знал, что есть, какие-то другие люди, группы, структуры, что-то мутят, что-то делают и производят, работают и получают удовольствия, но все они были для него как иностранцы, как другие государства. Конечно, с многими этими «иностранцами», Шнырь пересекался, по роду деятельности и поручений, даже с некоторыми общался и имел схожие интересы, но Шнырь, даже часто не понимал смысловую нагрузку слов этих других, сохраняя при этом внешнюю и внутреннюю невозмутимость и осмысленность.
Они были для него, как иноземцы, с которыми более-менее мирно сосуществует его группа, которой он очень гордился, знал и почитал.
Это непонимание Шныря ничуть не смущало, по причине сильно развитого равнодушия, которое Шнырь уверенно считал сдержанностью и выдержкой.
Journal information