Маленьким мальчиком, живя в в Сибири, отец часто тосковал по своим бабушке и дедушке, оставленным в Беларуси.
Когда отец по детской наивности спрашивал измученную мать, что она думает про оставшихся родствеников на родине, бабушка только вздыхала.
В той, в белорусской деревне, вернее за её пределами, по рассказам отца, жила колдунья. Колдунья эта умела превращаться по ночам в черную кошку. Кошку эту видели только по ночам. Кроме того, один из родственников, работавший на лесоповале не вернулся однажды с работ домой. И кто-то на вопрос отца, что случилось с ним, ответил отцу, что родственник превратился в волка и жить с людьми больше не захотел.
Иногда отец рассказывал мне маленькой что-то из этих странных историй, и в моих снах, меня частенько встречали бабушки-кошки и родственники-волки. Это не считая леших с русалками.
Русалки мне мало нравились, и я из-за них стала бояться стоячей воды.
Отец же ничего не боялся. Наоборот, было впечатление, что он где-то потерял обычный человеческий страх, который имели все кругом.
Про корову, которую выдала советская власть, он говорил с уважением и любовью.
Я уж не раз писала об этом и напишу для тех, кто не читал этой истории снова.
Однажды в 1942 году зимой корова эта убежала.
Видимо бабушка моя Фекла не успевала, а может и не из чего было поставить нормальный забор, и корова сбежала в лес из хлева.
Бабушка была в ужасе. Она сказала об этом детям как обычно, тихим голосом. Словно бы это было рядовое событие. Она надела ватник, валенки и платок на голову и пошла в лес искать ее.
Как можно было это осуществить там, где снежный покров достигает порой двух метров, я не понимаю, но она пошла в лес.
Корова могла сбежать куда угодно, и даже перейти застывшую реку и удрать в тайгу. Тайга же там в тех местах идет бесконечно, пока не дойдет до трясин и болот вечной мерзлоты.
Но стаи волков не дадут живому существу зайти так далеко…
Вскоре в деревне стало известно о беглой корове и многие пошли искать ее в лес.
Смерть с мышами на шее, шурша засохшей травой, подошла близко к бревенчатому дому бабушки и стала нагло разгуливать, заглядывая в окна.
Отец вспоминал, что вся семья поняла это. Все поняли приближение смерти, потому что корова была жизнью, а без неё наступал голод и смерть.
Пришла ночь. Бабушка ни с чем вернулась домой и сидела молча на лавке, глядя в пустой угол, где должна была быть икона, но где иконе было опасно быть.
Потом все заснули, и ночью слышно было только бормотание бабушки, просившей кого-то помиловать её и её детей. Это бормотание в испуге слушали дети и никак не могли заснуть от страха и ожидания чего-то ужасного.
Утром бабушка ушла на работы в колхоз, а вечером опять отправилась в лес, куда опять отправилось все взрослое население деревни. Но пришел вечер, и корову так и не нашли.
Ночь прошла все в том же бормотании бабушки о помиловании её детей, которое должен был произвести кто-то очевидно очень добрый и обладающий нечеловеческой силой, не свойственной обычным людям. Отец знал уже, что бабушка молится Богу, которого уже отменила советская власть, которая сослала их заодно в Сибирь.
Отмена Бога у отца в детском сознании как-то сплелась с высылкой семьи.
Вечером кто-то закричал на улице диким голосом : «Фекла, Фекла!»
Бабушка ушла из хаты. А когда вернулась через некоторое время, то своим тихим голосом сказала, что корова вернулась.
Корова вернулась не одна, с нею был теленок. Как все это осуществилось осталось для отца тайной. Но корова снова воцарилась в своём хлеву, теперь уже с теленком, и бабушка стала ночи напролет, под дальний вой волков, проводить с ними, охраняя их от этих волков, и очевидно, от безумных побегов.
Некоторое подобие счастья воцарилось в семье. И то, что отец никак не мог доучиться хоть в одном классе, было уже не так грустно. А доучиться он не мог из-за таянья снегов, из-за отсутствия одежды и иногда от истощения. Валенки были одни на всех детей и поскольку Татьяна — старшая сестра работала, то она и владела валенками детей.
Только иногда учитель приходил к ним домой «поговорить» с бабушкой. По загадочной для отца причине, школьный учитель дружил только с высланными белорусами. Почему он так вел себя, никто не знал. О чем он мог разговаривать с моей бабушкой, не умевшей читать и писать?
Может быть он был сам сосланный, но об этом никто не спрашивал и не обсуждал подобное.
Тем не менее, отец очень ловко выучился писать и считать, и даже пытался научить и свою мать читать по-русски. Фёкла оказалась очень быстро схватывающей новую информацию и было быстро начала учиться, но тяжкая жизнь и жуткое количество работы этому помешали.
Вечно нужно было: прясть шерсть и вязать её, вязать носки и варежки, ткать коврики, сбивать масло в продолговатой и узкой бочечке, ухаживать за коровой и так далее.
Не работала бабушка только когда молилась.
Отец часто думал в детстве насколько легче, наверное, жилось родственникам оставшимся в Беларуси, потому что у них рядом были дедушка и бабушка, а не одна мать.
Он не имел понятия тогда о том, что в 1942 году в деревне Трестянец, Лоевского района хозяйничали нацисты…
Ирина Неделяй
Journal information